Правила Дома сидра - Страница 137

К оглавлению

137

Гомер, единственный собеседник Олив, в то утро был плохим утешителем.

Уолли и Кенди заехали за Гомером в полдень. Конечно, у них это было, думал Гомер. Но как знать наверняка, не спросив?

– Хотите, я поведу машину? – предложил он. Кенди сидела на переднем сиденье между ним и Уолли.

– Зачем? – удивился Уолли.

– Может, вы хотите подержаться за руки, – сказал Гомер. Кенди вскинула на него глаза.

– Мы уже подержались, – рассмеялся Уолли. – Но все равно, спасибо за предложение.

Лицо Кенди не светится счастьем, заметил Гомер.

– Ты хочешь сказать, у вас уже все было? – спросил он. Кенди, не повернув головы, смотрела вперед. Уолли перестал смеяться.

– Что все, старик?

– Секс, – объяснил Гомер.

– Боже мой, Гомер!

– Да, у нас был секс, – сказала Кенди, не повернув головы.

– Надеюсь, вы были осторожны. Приняли меры?

– Да, мы были осторожны. – На этот раз Кенди смотрела Гомеру в глаза, стараясь говорить самым нейтральным голосом.

– Я рад, что вы были осторожны, – сказал Гомер, глядя на Кенди. – Это необходимо, когда спишь с мужчиной, который будет летать над Бирмой.

– Над Бирмой? – Кенди повернулась к Уолли: – Ты мне не сказал, куда тебя пошлют. Так значит, в Бирму?

– Какая муха тебя укусила, Гомер? – рассердился Уолли. – Я еще точно не знаю, где буду летать.

– Я вас обоих люблю, – сказал Гомер? – А раз люблю, значит, имею право спрашивать обо всем. Знать все, что хочу.

Разговор на этом застопорился, как говорят в Мэне. Всю остальную дорогу в Бостон ехали молча. Только однажды Уолли попытался все-таки пошутить.

– Не узнаю тебя, Гомер, – сказал он. – Ты стал философом.

Прощание получилось скомканное.

– Я вас обоих тоже люблю. И вы это знаете, – вот и все, что сказал Уолли, спеша на посадку.

– Да, я знаю, – ответил Гомер, глядя вслед другу.

– Я бы не назвала тебя философом, – по дороге домой сказала Кенди. – По-моему, ты просто чудак. Ты, Гомер, становишься чудаком. И ты не имеешь права знать обо мне все, любовь этого права не дает.

– Но тебе надо самой для себя уяснить, любишь ты Уолли или нет.

– Я давно люблю Уолли. Всегда любила и буду любить.

– Прекрасно. На том и порешим.

– Да, но теперь я совсем не знаю его. А тебя знаю и тоже люблю.

Гомер вздохнул. Значит, опять жди и надейся. Чувства его были слегка задеты, Уолли ни разу не спросил про его сердце. Впрочем, что бы он на этот вопрос ответил?

А Уилбур Кедр, знавший, что с сердцем у Гомера все в порядке, мучился, кому сейчас это сердце принадлежит. Вряд ли Сент-Облаку, боялся признаться себе д-р Кедр.

На этот раз Уолли отправили в Калифорнию, в Викторвилл, где готовили летчиков высшего класса. На его конвертах стояло: «Военно-воздушные силы США». В Викторвилле Уолли провел несколько месяцев. Те самые, когда в садах формируют кроны, так будет потом обозначать время Гомер. Пришла весна, яблони стояли в цвету, пчелы Аиры Титкома наполнили сады хлопотливым жужжанием; а когда деревья начали отцветать, Уолли отправили в Индию.

Японцы удерживали Мандалай. Свои первые бомбы Уолли сбросил на железнодорожный мост в Мьитинге. Пути и южная набережная были повреждены, южный пролет моста полностью разрушен. Все бомбардировщики и экипажи вернулись на базу без потерь. Уолли бомбил промышленные районы Мьинджана, но сильная облачность помешала оценить нанесенный ущерб. Летом, когда Гомер опять красил в белое дом сидра, Уолли бомбил пристань в Акьябе, мост в Шуэли на севере Бирмы, железнодорожный узел в Проме. Были его бомбы среди десяти тонн смертоносного груза, сброшенного на железнодорожные депо в Шуэбо. Участвовал он и в налете на военные склады в Каулине и Танбьюзайате. Но самое яркое впечатление осталось у него от бомбежки нефтяных полей Иенангьата; бушующее море огня – горела нефть и буровые вышки – стояло у него в глазах весь обратный полет над горами и джунглями. Бомбардировщики и экипажи вернулись на базу без потерь.

Его произвели в капитаны и перевели на легкую работу, как он написал в письме. «Бойся легкой работы», – вспомнились Гомеру сказанные когда-то слова д-ра Кедра.

Тогда, в Форт Миде, Уолли победил в конкурсе, придумав лучшее название самолета. И вот пришло время применить его. Самолет его теперь назывался «Удары судьбы».

Нарисованный краской кулак под названием выглядел внушительно. Кенди с Гомером потом удивлялись, почему это Уолли придумал «удары судьбы», а не просто «удар».

Теперь Уолли летал над Гималаями, над Бирмой по маршруту Индия – Китай; возил туда непременные атрибуты войны – горючее, бомбы, пушки, винтовки, боеприпасы, обмундирование, авиационные двигатели, запасные части, продовольствие; обратно возил живой груз – участников боевых действий. Весь полет протяженностью пятьсот миль туда и обратно занимал семь часов. Шесть из них Уолли не снимал кислородной маски, так высоко приходилось летать: над джунглями – из-за японцев, над Гималаями – из-за гор. Гималаи известны самыми коварными воздушными потоками.

В Ассаме, когда вылетали, термометр показывал сто десять по Фаренгейту. Совсем как в Техасе, думал Уолли. На летчиках были только носки и шорты.

Тяжело груженный самолет поднимался на высоту пятнадцати тысяч футов за тридцать пять минут; на этой отметке пролетал первую гряду. На высоте девяти тысяч футов Уолли натягивал брюки, на пятнадцати – меховую куртку и штаны. Столбик ртути опускался до двадцати градусов. В сезон муссонов летали на автопилоте.

Этот маршрут назывался «линией жизни». Летчики говорили – «слетать через горб».

137