Но автобус продержался недолго: он лег непосильным бременем на тощие финансы заштатного городка. И теперь они пешком бредут вверх по склону холма. Их легион, а в памяти его отпечаталось десятка два, не больше. Они переступают порог больницы, у всех одна боль, одна рана…
Сестра Каролина не пропадет, но куда деться сестре Эдне и сестре Анджеле? Где найдет пристанище миссис Гроган? Ему вспомнились устремленные на него полные презрения глаза Мелони. Если бы она попала в беду, ей бы он помог. И Гомер вдруг поймал себя на том, что начинает – самую малость – склоняться к «работе Господней». Уилбур Кедр сказал бы ему сейчас: нельзя самую малость играть роль Господа Бога. Если чуть-чуть склонился, значит, увяз по уши.
Гомер Бур погрузился в размышления; рука непроизвольно потянулась в карман, и он нащупал огарок свечи, тот, что мистер Роз вернул ему. «Это ведь тоже против правил», – сказал он тогда.
На ночном столике, между лампой и телефоном, лежал старый растрепанный «Давид Копперфильд». Можно не открывать книгу, он знает начало наизусть. «Эти страницы покажут, стану ли я главным героем собственной жизни или им будет кто-то другой», – громко произнес он.
Память у него удивительная. Он помнит все размеры эфирных масок, которые д-р Кедр сам делал для своих пациенток. Обычное махровое полотенце складывал конусом, прослаивая для жесткости картоном, заталкивал внутрь ватный тампон для эфира – вот и вся премудрость. Грубое сооружение, но д-р Кедр делал его в считанные минуты – ведь у каждого лица свой размер.
Гомер предпочитал готовые маски; они делаются из проволочной сетки в форме половника и обтягиваются слоями марли. Именно в такую маску, стоявшую на ночном столике, он и поместил знаменитый огарок свечи из дома сидра. В ней он держал мелочь, иногда клал часы. Гомер заглянул в нее, там сейчас лежали жевательная резинка в выцветшей обертке и черепаховая пуговица от твидового пиджака. Марля пожелтела, запылилась, ну это пустяки, недолго ее сменить. «Да, Гомер, кажется, все-таки быть тебе героем».
Спустился на кухню – там Анджел катал Уолли в инвалидном кресле, стоя сзади на перекладине и отталкиваясь ногой, – их любимая забава, когда муторно на душе. Анджел здорово разгонял кресло, сам Уолли так бы не смог; он только рулил, стараясь избежать столкновения с мебелью; несмотря на талант навигатора и простор кухни, он не всегда успевал менять направление, и они врезались то в стол, то в шкаф. Кенди сердилась на них, но они все равно играли, особенно когда ее не было дома. «Это мы летаем», – говорил Уолли. Чаще всего они летали, когда находила хандра. Сейчас Кенди не было дома, она пошла за Роз Роз. И они разошлись вовсю. Но, увидев лицо Гомера, тут же остановились.
– Что случилось, старик? – спросил Уолли друга.
Гомер опустился на колени перед креслом и спрятал мокрое от слез лицо в его безжизненные колени.
– Доктор Кедр умер, – сказал он сквозь сдавленные рыдания.
И пока он плакал, Уолли держал в ладонях его голову. Но это длилось недолго; насколько он помнил, только один сирота в приюте, Кудри Дей, мог плакать, не переставая, часами; вытерев слезы, Гомер сказал Анджелу:
– Я расскажу тебе одну коротенькую историю. И мне нужна будет твоя помощь.
Оба пошли в сарай, где хранились садовые принадлежности. Гомер взял маленькую банку с эфиром, проколол булавкой. От паров эфира у него слегка заслезились глаза; он никогда не мог понять, что хорошего Кедр находил в эфире.
– К эфиру у него было наркотическое пристрастие, – сказал он сыну. – Но больным Кедр давал эфир, как волшебник. Помню, пациентки во время операции разговаривали с ним, а боли не чувствовали. Так точно он дозировал.
Затем они вернулись в дом, поднялись с банкой эфира наверх, и Гомер попросил Анджела постелить в его комнате вторую постель – сначала клеенку, которую стлали Анджелу, когда тот еще нуждался в подгузниках, поверх – чистую простыню и пододеяльник.
– Для малышки Роз? – спросил Анджел.
– Нет, не для малышки, – сказал Гомер. И стал распаковывать инструменты.
Анджел сел на кровать и не отрывал глаз от отца.
– Вода кипит, – крикнул снизу Уолли.
– Ты помнишь, я тебе рассказывал, что я помогал доктору Кедру? – спросил Гомер.
– Да, – ответил Анджел Бур.
– Я был хороший помощник. Очень хороший. Я не любитель, Анджел, я настоящий профессионал. Это и есть моя коротенькая история, – сказал Гомер и оглядел инструменты: где, что и как лежит. Порядок – идеальный. Годы над умением не властны.
– А дальше-то что, рассказывай, – попросил Анджел. Внизу, они слышали, Уолли летал уже по всему дому.
А наверху Гомер Бур, меняя на старой маске марлю, продолжал свой рассказ. Начал с работ: Господней и дьявола – и сразу же объяснил, что для Уилбура Кедра все, что он делал в приютской больнице, было богоугодным делом.
Кенди насторожилась, когда фары джипа четко высветили на фоне темного неба фигуры сборщиков: они сидели на крыше дома сидра бок о бок, как большие нахохлившиеся птицы. Она подумала, что наверху собралась вся бригада. Но это было не так, отсутствовали двое – мистер Роз и его дочь. Они были в доме, остальные сидели на крыше и ждали, как было велено.
Кенди вышла из джипа – никто сверху не окликнул ее. Окна темные, света в доме нет. Если бы не силуэты на фоне неба, она бы подумала, что все уже спят.
– Привет! – крикнула Кенди сборщикам. – Вот увидите, в один прекрасный день крыша под вами провалится.
Никто на приветствие не ответил, и это насторожило Кенди. Сборщики были явно чем-то испуганы. Потому и молчали. Они понимали, – мистер Роз делает с дочерью плохое, но заступиться за нее не могли, боялись.